Мы сидели втроем...

Мы сидели втроем... Мы сидели втроем – мама, папа и я – и читали каждый свою книгу. На столе лежал последний мандарин. Из-под ёлки выбрался сонный Патрик и проковылял на кухню. – Пудель ест штрудель, – бездумно сказала я, проводив его взглядом. – Бульдог ест хот-дог, – не отрывая глаз от книги, сказал папа. – Левретки едят креветки, – подумав, сказала я. – Ши-тцу любят пиццу, – сказал папа. Некоторое время мы спорили, где ударение в ши-тцу, наконец залезли в википедию и выяснили, что я права: на последнем слоге. Моё торжество длилось ровно десять секунд. – Ши-тцý ест мацу, – кротко сказал папа. Мама пробормотала, что не только ест, но и пьёт кровь христианских младенцев, однако в ответ на наше требование пояснить сказала, что нам послышалось. На мацу надо было ответить жёстким ударом. – В Риге сука бультерьера съела няню и курьера, – твёрдо сказала я. Папа помрачнел. – Доберман ушёл в туман, – парировал он, – и вернулся сыт и пьян. "Пьян" задало новое направление, и в следующие три минуты мы определили, что такс пьёт шнапс, спаниель пьёт эль, померанский шпиц – апероль шприц, а тибетский мастиф – смешанный аперитив. Из этого ряда собачьих алкоголиков выбивался чау-чау, который хотел чаю. Следом явилась чихуахуа. На нём мы споткнулись. Что ест или пьёт чихуа, не знали ни я, ни папа. – Норвич ест сэндвич, – сказал папа, сообщив, что диссонансные рифмы использовал ещё Маяковский. – Шарпей ест репей, – сказала я, добавив, что шотландская кухня славится своеобразием ингредиентов. – Лабрадор ест помидор! – Волкодав – суп из трав! – Господи, как дети, – сказала матушка. – Лучше бы вы в магазин сходили. С этими словами она взяла последний мандарин. – Минуточку! – запротестовал папа. – Это наш приз! – пискнула я. – Был бы ваш, если бы вы знали, что чихуа ест фейхоа, – с большим достоинством сказала матушка и ушла вместе с мандарином. – Венгерская выжла сожрала пирог и вышла, – горестно сказал папа, но я сказала, что мы всё равно оба проиграли, так что пусть не выпендривается. ©